17.08.2020

Развлечения

Всё, что дорого сердцу, имеет душу.

Любовь одушевляет даже камни.

Можно долго коротать дни в атмосфере разорения и зла. Но всегда приходит время, когда кому-то суждено стать последней каплей. Тогда банальная ссора двух маленьких людей равняется взрыву гигантского метеорита.

Она несётся на вокзал, разбитая его изменой, щекочет землю невысокими каблуками и ненавидит, проклинает всё вокруг…

Я снова брежу, снова. С тех пор, как она меня бросила, мой ум не принимает опустевшую реальность.

Мы пробыли вместе несколько лет, но когда она ушла, я постарел на столетие. Разлюбившие уносят с собой нашу молодость вместе с огнём наших глаз. Тогда в душе становится так холодно, сыро и страшно... Наступил сентябрь. И на сей раз на самое горло. Я всегда знал, что осень – пора обострения бед.

Жестокая головная боль сжигает рассудок, как дворник позолоченные листья. Трём ангелам моим невмоготу меня беречь.

Я верю, она меня вспоминает. Точно знаю, что снюсь ей, именно потому, что она является мне во сне. Сновидение – в частности место свиданий, где мы неизменно встречаемся с теми, кто зовёт нас прийти.

Когда меня особенно мучит тоска по ней, я вдруг начинаю видеть её во всём и повсюду. Вот сейчас мне кажется, будто она прячется за тем углом, или за тем столбом, или за этим – точно!..

Нет, снова брежу, снова. Мой мир – беспросветная гризайль, где орудуют лишь серые тона. Я разорён материально и духовно. Заламываю пальцы, чтоб в хрусте плоти напомнить себе, что всё ещё живу. Зачем-то. Когда-то родители воспитывали и одаривали меня, как ребёнка с особой судьбой… Но мне случилось проиграть свою судьбу в треклятые карты. И пока на моём добре жирели шулеры, я загибался в своих бескровных, чахоточных стенах. Однако же не умер. Я вовремя встретил её.

И захотел отдать ей всё – то малое, оставшееся после разорения. А главное, мою янтарную шкатулку. В неё, как в копилку, положены лучшие дни моих предков. И потому она не просто дар – чудесный талисман на счастье. За то и берегут семейные реликвии. Однако я не отдал ей это. Я не успел. Её тень померкла в угасающем стуке невысоких каблуков…

А как удивительно она меня называла. Ласково. Просто. Меня давно так никто не кличет … Но только как?.. Забыть смерти подобно! В этом имени для меня целый мир! В этом имени навеки живёт её голос!

Подскажите мне, люди! Готов заплатить! Смотрите, я снимаю с себя всё: последнюю одежду, потемневшие цепочки. Возьмите ещё янтарную шкатулку, которая мне лишь напоминает о потере. Куда же вы? Возьмите!..

Что происходит? Народ сторонится моей наготы? И даже не шагом, а бегом! Видно, истощённая вампиром уныния, дряблая, землистая кожа вызывает у них отвращение. Четыреста тысяч восемьсот восемьдесят третий удрал… Шестьсот тысяч пятьдесят девятый удрал… Боже, они оставляют меня одного! Боже мой, только не это! Как холодно, сыро и страшно.

Жестокая головная боль сжигает рассудок, как дворник позолоченные листья. Трём ангелам моим невмоготу меня беречь.

Убьюсь! Сейчас же! Я этой жизни не просил и, чтобы с ней расстаться, разрешения не стану спрашивать! Пусть даже будет больно, но зато в последний ра-аз!..

Очнувшись на трамвайных рельсах, моя свободная душа протягивает к небу ладони в язвах от мозолей. Но ей в ответ не подают руки. И кто-то сверху равнодушно заявляет, что манна небесная выдаётся сегодня по карточкам. Без карточки ей путь ко всем чертям да на голодный пай! Горемычная душа, словно беспомощный птенец, пытается отлипнуть от земли-магнита!.. Всё бесполезно. Её хватают и куда-то тащат, тащат... Темно…

Я снова брежу, снова. За окнами всё та же беспросветная гризайль. Я также в сумасшедшем доме. И доктора, как рой из бабочек-капустниц. Здесь жизнь расчленена на доли, будто музыка на такты. В ней пляшет неустанная тревога, этот ужасный, потерявший разум скоморох.

Но нет хуже болезненного пульса! Он словно безучастный счётчик, отмеряющий последние минуты. Под этот хладнокровно мерный стук из-под кровати выползают черти с металлическими лбами. Они мне что-то бойко тараторят, но я не в силах разобрать слова. Такую жуткую несут абракадабру! То вдруг шипят, то лязгают по мне речами, как цепями! Мне больно! Больно!.. Темно…

Жестокая головная боль сжигает рассудок, как дворник позолоченные листья. Трём ангелам моим невмоготу меня беречь.

Усталость… меньшая сестра смерти. Если кому-то не удастся вовремя выпроводить её прочь, того она склонит у ног своей властолюбивой родственницы. Усталость… укрывает меня с головой лёгким, бархатным пледом. Закончился восемьсот семьдесят второй день мучительного умирания. Темно…

Я всё ещё живу, если моя любовь витает в моих снах. Всякий, кто проникает в наше сновидение, является с тем, чтобы излечить или истощить наш слабый дух. Мне также грезится, как будто в моём искалеченном теле светится душа… ангела. Как будто бы она настолько широка и многомерна, что родилась на землю не в одном, а сразу в тысячах и в миллионах лиц…

«Ты словно ангел, рождённый в миллионах лиц…»

Когда меня особенно мучит тоска по ней, я вдруг начинаю видеть её во всём и повсюду. Вот сейчас мне кажется, будто она прячется за тем углом, или за тем столбом, или за этим – точно!

«Ты вправду постарел за те ужасные два с лишним года…»

Это она! Она! Так удивительно меня называет. Ласково. Просто…

«Мой милый, Питер… Не грозным Ленинградом и не Петроградом для меня ты не был и не станешь. Милый Питер, я уезжала, не жалея ни о чём, что связывало нас с тобой, а потом… Страшней всего мне было понимать, что могу уже никогда не вернуться. Я слышала во сне, как бьётся пульс твоего метронома – словно в предсмертной агонии …Будь проклята ужасная война! Будь проклята ужасная блокада!»

Хотел отдать ей всё – то малое, оставшееся после разорения. А главное, мою янтарную шкатулку. Я не успел…

«Мечтала увидеть Янтарную комнату, чтобы прикоснуться к сердцу твоих праотцов. Но в войну, в блокаду её разграбили до последнего камня... Эти фашистские лбы, удавившие совесть в тисках металлических касок…А, может быть, её однажды воскресят? Так пусть это случится в день, когда душа моя коснётся облаков, и мокрым небом будет целовать твои каменные плечи!.. Столетья напролёт».

Я жив навеки, ведь она со мной всегда. И, когда жестокая головная боль сжигает рассудок, как дворник позолоченные листья. И, когда трём ангелам моим невмоготу меня беречь.

«Три ангельские статуи – твои хранители и братья. У одного опорный пункт на Петропавловском соборе, второй ведёт дозор с купола святой Екатерины, третий бдит на Дворцовой площади. И каждому из них я поклонюсь. Однажды эти три крылатых часовых в шесть рук подбросят меня в высь! Однажды в светлый день, когда опять забьётся сердце праотцов в янтарных ожерельях! Душа моя коснётся облаков, чтоб мокрым небом целовать…»

31 мая 2003 года, когда восстановленная Янтарная комната открыла двери первым посетителям, в Санкт-Петербурге тихо умерла старушка восьмидесяти двух лет. День был ясным, но ближе к закату вдруг сорвался слабый, недолгий дождь. Кто-то из художников, кистью вышибающих копейку в центре города, заметил, что он похож на влажный поцелуй