Владимир щелкнул выключателем, и квадратное зеркало, утыканное по всему периметру лампочками, засверкало довольной володиной физиономией. Улыбнувшись своему отражению, Владимир ловко собрал короткие волосы под шапочку, сделанную им из женских сетчатых колготок, и звонко похлопал себя по щекам. Щедро зачерпнув широкой ладонью коричневую сметану из банки с надписью «Tональный крем «Балет», он плюхнул склизкую массу на выбритые до синевы щёки и, разглаживая коричневые круги, довольно присвистнул. Натренированным долгими годами жестом, Владимир напялил на голову иссиня-черный парик, завитой крупными кудряшками. Тряхнув преобразившейся лысиной, повернулся к гримёрному столику. Из зеркала на него смотрела, скалящая зубы, весёлая негритянка. Пребывая в состоянии восхищения от самого себя, Владимир Семёнович Хвостов, не в силах сдержать нахлынувшие чувства, щелкнул языком и довольно замурлыкал себе под нос.

     В это же время замурлыкал и Геннадий Петрович Синельников, начальник полиции центрального округа города Москвы. «Ну, сегодня вся эта п....дарасня у меня попляшет! - В сладостном предвкушении подумал он. - Я этих тварей....» Дальше майор Синельников добавил такое длинное и заковыристое  ругательство, что к концу совершенно непечатного текста сбился с дыхания.

     Волнение товарища из органов было понятно. Сегодня, ровно в ноль часов и ноль минут Геннадий Петрович Синельников, майор полиции, должен был ворваться с автоматом наперевес - он себе это так представлял - в одно из самых отвратительных и безбожных мест на земле. А именно, в гей-клуб «Маячок», на кирпичной стене которого были довольно художественно изображены бушующие волны и скала, о которую эти самые волны разбивались подозрительными белыми густыми каплями. Геннадий Петрович открыл картонную коричневую папку с надписью «ДЕЛО», и с омерзением посмотрел на фотографию стальной двери клуба, на которой красовался огромный, бордового цвета маяк, до ужаса похожий на гигантский... Тут майора, прямо-таки, передернуло от отвращения…. Геннадий Петрович сплюнул в корзину для бумаг. «Сегодня...», – сладостно подумалось ему.

     Володя закончил макияж и, вытянув вперёд ярко накрашенные губки, чмокнул ими воздух. «А я ещё ничего... - подумал он, - тока эта физподготовка ... ни в одно платье не влезаю...» Вова вздохнул. Дверь распахнулась, и в гримерку, дробно стуча шлёпками по грязным пяткам, ворвалась Зинка, старинная подруга и соратница, и, выдохнув облачко сизого дыма, закричала: «Слышь, я тебе такое ща расскажу!» Затащив в середину комнаты невообразимых размеров розовый пластмассовый чемодан в остатках защитной пленки, неряшливо слезающей кусками, словно кожа русского туриста на отдыхе, Зинка уселась сверху на выпуклый кодовый замок и принялась сочинять очередной рассказ об очередной любовной победе на личном фронте. Володя посмотрел на подругу. Ногти на пальцах ног и рук Зинки - в миру Ивана Васильевича Латушко - были приторно розовыми, и все облепленные мелкими бусинками, отчего складывалось впечатление, что Зинка вляпалась в щучью икру. Удивительно худые в щиколотке ноги выше колен превращались в негритянские окорока, обтянутые черным с золотом трико «Адидас», которые плавно, без всяких изгибов, переходили в туловище, которое - тоже в сверкающем адидасовском бифлексе - было бочкообразным, одинаково раздутым со всех сторон, и, вообще, не имело признаков ни шеи, ни талии. В глубоком вырезе спортивной майки зрителей сражала наповал татуировка, громадная, синяя и нечеткая, с размытыми краями, изображавшая чёрную пантеру. Набитая двадцать лет назад чёрная пантера немного раздалась с возрастом и стала походить на ползущего на четвереньках олимпийского мишку. «Слышь, подруга, тебе схуднуть бы не помешало», - воспользовавшись паузой, сказал Володя. Зинка хлопнул себя по толстым ляжкам и довольно засмеялся.

Товарищ майор, хрустя желтым московским снегом, крался вдоль кирпичной стены к черному входу клуба. Затаившись в грязном сугробе, Геннадий Петрович стал терпеливо ждать. Ждать пришлось недолго. Дверь распахнулась, и здоровенный детина, держа в руках огромные черные мешки, насвистывая, направился к помойке, где среди забитых до краев мусорных контейнеров сидел в засаде товарищ майор. «Твою мать!!!!!» - услышал Геннадий Петрович. – «Ну, сколько можно!!!! Где эта блядская мусоровозка?????» И в ту же секунду на майора хлынула волна объедков, засранной туалетной бумаги и использованных презервативов: «Bот, пусть теперь, как хотят, так сами и убирают!» Геннадий Петрович, много чего в жизни повидавший, собрав волю в кулак и стряхивая с ушей склизкие гандоны, ждал.

       «А сейчас!!! На нашей сцене появляется....» «Вовка, твой выход!» «Кто бы думали???? Встречаем!!! Сонька – золотая.....!!!!!» Конец фразы потонул в оглушительных аплодисментах. Владимир глубоко затянулся, и щелчком отправив в окно окурок, который аккуратно приземлился на парадную фуражку затаившегося в засаде майора, перекрестился, и звонко стуча стеклянными каблуками, выбежал в метавшиеся по сцене огни софитов.

        Взбешенный уже во второй раз за сегодняшний вечер Геннадий Петрович, оставив всякую конспирацию, рванул на себя тяжелую дверь черного хода. Проскользнув мимо не обративших на него никакого внимания красивых накаченных охранников, Синельников, побежал по лестнице наверх, к сцене, где в лучах прожекторов, в блестках и стеклярусе, сверкая дорогой металлокерамикой, радовала публику Сонька – Золотая Глотка.

       Ворваться неожиданно у майора не получилось. Запутавшись в бархатной шторе, он вывалился к ногам Владимира Семеновича.

«Мужик, ты какого хера здесь делаешь??? - Сквозь громыхающую музыку донеслось до Синельникова. – Сегодня нет этого вашего дебильного конкурса! Давай, вали со сцены! В следующий раз булки свои отвислые покажешь! Стриптизер х-ев!!!» Майор разлепил слезящиеся от яркого света глаза. Перед самым своим носом он узрел длинный, закручивающийся к низу кроваво-красный пластмассовый ноготь, торчащий из стеклянной туфельки сорок пятого размера.  Туфелька эта настойчиво подталкивала его к кулисам. Геннадий Петрович поднял глаза. В красно-желтых огнях он увидел нависшую над ним фигуру и услышал – «Давай, давай, вали отсюда!!! Любитель херов!!! Или охрану позвать???» «Да я» – прохрипел майор. – «Да я щас тебя....» «Генка?????????? – Вдруг услышал он. – Ты??????? Какова.... ху... Мудило!!! Налет тока послезавтра!!!! Зинка!! Иван Василич!!!! Латушко!!! Бегом сюда!!! Генка Синельников здесь!!!» Переставший что-либо понимать Геннадий Петрович, поскальзываясь на блестках и теряя последние остатки самообладания, был препровожден сослуживцами в гримерку и усажен на розовый чемодан.

«Ты че тут забыл?» - Разливая столичную по стаканам, спросил Зинка. «Да я.... Это.... Так ведь .... мужики, че, вообще, происходит?! Я нихера не понимаю!!!!» - Выдавил из себя Геннадий Петрович. – «А тебе и не надо ничего понимать, - ответил Иван Васильевич и аккуратно, стараясь не смазать помаду, жахнул водку из чайной чашки. – Работаем под прикрытием, внедряемся, так сказать....»

«Куда мы тока не внедрялись! - Встряла в разговор Зинка. – Да и в нас, честно сказать внедрялись, и не раз, а что поделать, Родина приказала....»

«Ты нам чуть всю операцию не похерил, - подкрашивая губы, сказала Зинка, с которой товарищ майор не далее как неделю назад обсуждал баб на зимней рыбалке. – Ну, какого ты на сцену полез? Тут впахиваешь, в роль вживаешься, жопу рвешь, а ты...., – Зинка с досадой швырнул тюбик с помадой. – Вот, блять, из-за таких, как ты, мы в Солсбери и провалились», – зло сказал он. У майора стали круглые глаза. «Да-да. - В ответ на изумлённый взгляд встрял в разговор Владимир.- Чё? Не узнал нас?» Товарищ майор ошарашенно молчал. Зинка довольно засмеялся: «Ну, ещё бы! Два месяца курсы макияжа посещали. Слушай, Вован, а может?...» - И Зинка кивнул в сторону майора. «Думаешь, потянет?»,- спросил Володя. «Потянешь?- вдруг сделавшись необычайно серьезным, спросил Зинка.- Тут, знаешь, о себе уже не думаешь.... Родину любишь????»

     Майор подумал, как далеко он может зайти ради любви к родине. И не придумал. Все происходящее казалось какой-то дикой нереальностью, происходившей не с ним. Надрывавшаяся за стеной Пугачева лишь добавляла сюрреализм в происходящее. «Бабло, конечно, не ахти, но зато поездок зарубежных, хоть отбавляй. Ну, чё? Соглашайся! Бровки тебе выщипаем, а платьЯ в костюмерной на Лубянке подберём. Тут у хохлов скоро выборы, хозяин хочет хуйло шоколадное подвинуть, завтра планёрка. Ну?»

     Товарищ майор посмотрел на Володю и Зинку. Вспомнил свою комнату в хрущевке, шкворчащую, надоевшую до зубной боли яичницу, неопрятную жену во фланелевой застиранной халате. «А чё я собственно теряю?- Подумал он. – Ну, ущипнут за жопу пару раз, в  учебке ещё и не такое было... Да ебись оно все конем!!!!- Совершенно неожиданно для себя сказал он.– Во сколько завтра?» «Наш человек!- Довольно сказал Зинка.– Уважуха!- И, выпрямившись, отдал майору честь, приложив руку к кудрявому парику.- Завтра тебя главному представим… Тока в медпункт зайти не забудь, в нашем деле без вазелина, знаешь ли, никуда... Ну, что? - Зинка поднял чашку. – «Служу России?»