15.12.2016

Развлечения

Вера Степановна была приглашена отпеть корпоратив. Певицей она была солидной, оперной, на мелочи не разменивалась, но тут предложили хорошие деньги, да к тому же петь нужно было у очень уважаемого в городе человека, и Вера Степановна  приняла предложение. Согласовав исполняемый репертуар с бледной, никогда досыта не евший адмистраторшей, Вера Степановна, засунув в кофр зеленое бархатное платье и туфли, отправилась звездить в ресторан "Принцесса Востока", где происходило празднество. Встреченная с почётом у входа, Вера Степановна  была препровождена в подсобку (служившую по совместительству гримерной), где кроме набросанного мусора и проросшего лука, стояло узкое зеркало, в котором в полный рост мог отразиться разве чтолилипут, поднос с заветренными бутербродами и сладкая газировка. Подавив возмущение и подняв себе настроение бутербродом, Вера Степановна поправила волосы на затылке вилкой, специально положенной для этой цели в косметичку, посмотрела в зеркало и улыбнулась своему отражению, блеснув золотым бабушкиным обручальным кольцом, переплавленным в коренные зубы после долгого плавания по ломбардам. Стряхнув с бархатной груди хлебные крошки, Вера Степановна перекрестилась и,  сплюнув через левое плечо, взяла под руку хлипкого, похожего на троечника аккомпаниатора и с достоинством вышла из подсобки."А сейчас, дамы и господа!" - объявил ведущий. - "Ведущая солистка областного академического Театра экспериментальной грации и пластики Вера Степановна Чарквианидзе с аккомпаниатором!" Вера Степановна шагнула на помост, слегка прогнув его собою и, едва заметно кивнув головой, застыла в своем бархатно-плюшевом платье в монументальной позе. Вышедший следом сутулый аккомпаниатор взял нестройный аккорд на расстроенной "Заре", и Вера Степановна, привычно сложив руки (как того требует профессия) на груди, густым басом запела арию Розины из "Севильского Цирюльника" ловя на себе восхищенные взгляды организаторши и кухарок. Краем глаза она с неудовольствием отметила, как какой-то небритый мужик, опрокидывая на ходу в себя рюмку, неторопливо подошёл к сцене, поднялся по ступеням и, подойдя к зашедшемуся в приступе сольного творчества пианистубезо всяких предисловий захлопнул крышку рояля. Завизжавший в терцию Вере Степановне аккомпаниатор, получив оплеуху, замолчал, и тогда поднявшийся на сцену человек, взяв в руки микрофон, произнёс: "Ты чё-то попутала, девочка... Ты нас радовать пришла, а пока расстраиваешь... Ты пойди там, распойся, с мыслями соберись, и возвращайся".

Готовая взорваться от возмущения, Вера Степановна в подсобке стремительно сгребала вещи в сумку.                                                        “Ну Верочка Степанна, ну миленькая, не бросайте нас,”  - тараторила организаторша, обегая Веру Степановну с разных сторон, – “тут же видите, господи прости, что за контингент...” Она продолжала говорить, но Вера ничего не слышала, у нее словно заложило уши от этого фамильярного “Верочка Степанна” . Она со свистом набрала в легкие воздуха  и открыла сверкающий золотом рот, чтобы ответить, но чья-то мощная рука грохнулась ей на плечо, и она услышала низкий рык: "Слышь, ты эту нудятину нам рассказывать заканчивай, тут братва гуляет, ты моську то в улыбке растяни, порадуй гостей моих”. Вера Степановна сглотнула так громко, что её услышали на кухне. С дымящимися от гнева ноздрями она повернулась на голос и, замахнувшись для пощечины, внезапно увидела нечто, торчащее из-под ремня говорящего, и это нечто очень напоминало кобуру, в которой виднелся очень знакомый каждому с детства силуэт. Инстинкт самохранения победил все остальные инстинкты, и Вера Степановна застыла с поднятой рукой, как Родина-Mать. “Вот и славно,” - пророкотал бас, принадлежащей (как выяснилось) городскому голове, - “Ты носик попудри и после горячего жду.”. “Конечно, Владимир Владимирыч, щас Веронька к вам выйдет!” - прощебетала организаторша. – “Вы идите, отдыхайте, разукрасим ваш праздник во все цвета радуги!”  “Ты это, не переусердствуй…, во все-то не надо…” - донёсся из коридора рык Владимира Владимировича, - “Ты в наши раскрась". Вера Степановна повернулась к бледной организаторше. У той тряслись губы.  “У нас музыканты все своё в гримерке оставляют, может там че есть?” “Есть че???” “Ну фонограммы может там всякие! Верочка Степанна, нас же убьют!!!” Вера Степановна, как стояла с поднятой рукой, так сразу и представила свои похороны, и не так, как она их раньше представляла (с помпой, в мраморном холле театра, на постаменте, в красном, с кистями от занавесок бархатном гробу), а прямо здесь, в цинковой разделочной, в гигантской кухонной печи. Отшвырнув бледную организаторшу, Вера Степановна, расталкивая пустые бидоны, понеслась по коридору в сторону запасного выхода, на ходу поняла, что если надо - её найдут (в том, что будет надо, она не сомневалась), поэтому, по инерции добежав до конца коридора она оттолкнулась от стены, и, как на школьных соревнованиях, понеслась назад, туда, где ещё валялась на полу ненавистная ей организатор. “Где гримерка???!!??” - издалека заорала Вера Степановна. - “Быстрей!” Комично толкаясь, бочкообразная Вера Степановна и страдающая анорексией организаторша понеслись по гулкому коридору. Вырвавшая победу и добежавшая первой организаторша, судорожно пытаясь попасть в замок, от страха выронила ключ, и он ускользнул в дыру в полу, которую музыканты шесть месяцев назад (а последний раз - не далее как вчера) просили её заделать. Бросившись на живот и шаря тонкой рукой в недрах старинного здания, она повернулась в сторону изо всех сил спешащей,  хрипло дышащей, пыхтящей как паровоз, Вере и прокричала: - "Ключ!!! Я уронила КЛЮЧ!!!!!"

 Вера Степановна, задохнувшись с непривычки от быстрого бега по этажам, не отвечая, как по рельсам, пробежала по лежащей на полу рястеряхе и, не тормозя выбила собой двойной лист фанеры с фотографией некогда популярной певицы Саманты Фокс и кривой надписью "Музыканты".  “Вот! Воо-оот!!!” - закричала организаторша, и Вера Степановна увидела толстенный, вспученный от обилия засунутых в него листочков с песенными текстами талмуд. Распахнув драгоценный фолиант, Bера Степановна уставилась в названия песен. Никогда в своей жизни, даже в самых страшных ночных кошмарах Bера Степановна не могла предположить, что станет исполнять подобный репертуар.                                                                  «Нууу???? Знаете хоть че-нибудь?” - услыхала она писк откуда-то снизу, – “Ну??? Знаете????”                   Вера Степановна поборола подступившую тошноту и отрицательно покричала головой. Конечно, она где-то слышала все эти песни, но чтоб их СЛУШАТЬ, ЗАПОМИНАТЬ И ПЕТЬ????                                                                             "Все. Нам п......." - высоко, на грани срыва, комаром пропищала организаторша. - "Мамочка, как я бою-ю-ю-юсь!!!!" Вера Степановна ещё раз взглянула на замусоленные листочки. Музыканты, видимо, тоже не очень полагались на свою память, поскольку в начале каждой страницы стояла тональность, когда и в каком такте вступать, сколько длится проигрыш и (видимо для особо тупых), красным цветом выделен текст припева. “Где диски????” – Вера Степановна пнула неподвижно лежащее худое тельце.  – “БЫСТРЕЕЕЕЙ!!!!!” Организаторша, наконец, вытащила руку из-под плинтуса и ткнула пальцем в стопку пыльных CD-шек. “Будешь запускать когда скажу,” – словно речь шла о чем-то очень опасном, глядя прямо перед собой, без выражения глухо произнесла Вера Степановна. – “Да поможет нам …” Кто именно поможет, договорить она не успела, потому что прибежавшая официантка, дожевывая на ходу украденный с гостевой тарелки кусок балыка, давясь и икая, с трудом выговаривая русские слова, произнесла: – “Горячий доели!” В гулкой пустой подсобке это прозвучало как удар похоронного колокола.

"Водки," - приказала Вера Степановна - и синяя от недоедания и страха администраторша со скоростью, на которую до этого момента был способен только Усейн Болт, исчезла и через секунду материализовалась с запотевшей от холода литровой бутылкой водки. Отмахнувшись рукой от предложенной закуски, ведущее меццо-сопрано города одним махом всосала в себя ледяную, тягучую с мороза жидкость. Прочитав внутри себя молитву и зажав талмуд под мышкой, Вера Степановна направилась к специально  выстроенному для неё помосту. Задрав подол бархатного платья, она шагнула на сцену, как на эшафот, и в состоянии, близком к истерии, влажной рукой взяла микрофон. Организаторша показала ходящий ходуном большой палец и с третьего раза нажала на пуск. Загрохотала фонограмма, и, отсчитав положенное количество тактов, Вера Степановна, совершенно не зная мелодии куплета, протяжно и с надрывом затянула: - "Водил меня Серега на выставку Ван Гога....." Организаторша нервно-громкозааплодировала в наполненной звоном вилок и ножей тишине, и Вера Степановна, облизав пересохшие губы, со всей силой, насколько были способны её оперные связки и лёгкие, почти засунув микрофон в горло заорала, следуя написанному от руки тексту: - "На лабутенах нах!!!! и в о......х штанах!!!!!" Более никем не останавливаемая, Вера Степановна быстренько покончила с лабутенами, перешла на Успенскую, погоревала с Катей Огонёк, спела уникальную по отвратительности песнь мадам Аллегровой, прочитала рэп по листочку, по ошибке прилепленному жвачкой в талмуд, и, когда через три часа страниц в песеннике больше не осталось, Вера Степановна, как в "Песне Года" объявила: - "На этом мы говорим вам до свидания, но не говорим прощай!" "Э-эй, эй! А гимн города?" - услышала Вера Степановна знакомый рокот - "Ты уж, девочка моя, не подведи, слушать тебя я собираюсь," - немного по-йодовски, пьяно шлепая нижней губой произнёс Владимир Владимирович. "Гимн..э..ээ.. города?" - тупо переспросила Вера, совершенно не понимая, о чем идёт речь. Она, прожившая в этом городе всю свою жизнь, ни о чем таком подобном не слыхивала. "Здесь…ээ… нет этого текста," - потея и тряся непроизвольно правой ногой ответила Вера. - "А наизусть я," - соврала она, - "не помню..." Владимир Владимирович пристально и тяжело посмотрел прямо в душу Вере Степановне. "Текста, говоришь, не помнишь?..." - он прищурился, - "А так???" - он рванул рубашку на груди - "Вспомнишь???" Белая от страха и ужаса, с нервным тиком ис проблесками седины на парике, немолодая уже теперь женщина увидела на могучей груди Владимира Владимировича буквы, которые, постепенно переставая троиться и двоиться в её глазах, стали складываться в слова и немного описавшаяся от страха Вера Степановна прочла: "Владимирский Централ, ветер северный, этапом …. зла немеренно...  когда .. банковал.." До неё дошло, что весь (ВЕСЬ!!!) текст песни вытатуирован на теле главы города. Организаторша бессильно нажала на нужный номер на караоке, красиво заиграла музыка, и Владимир Владимирович, медленно и эротично, как героиня Светланы Светличной в "Бриллиантовой руке", в танце сбросил с себя рваную рубашку и слегка подвывающая от ужаса Вера Степановна запела "Владимирский Централ" так, как будто спасала свою жизнь, заранее предугадывая мелодию, слова и смысл песни. Отпев все положенные куплеты и припевы, Вера Степановна испытала столь сильную эйфорию, что взяла такую ноту, от которой на глазах главы городской администрации выступили слезы. "Моя ты  девочка!" – с умилением сказал он, по-отечески похлопав двухсоткиллограмовую сорокалетнюю Верочку по щеке, - "Можешь!"

Через неделю весь театр праздновал присвоение Вере Степановне Чарквианидзе званий "Заслуженной Артистки России" и лауреата международного конкурса "Бабкин День".