"Поролон"

Блоги
Рики Тики Тави . "Циничные рассказы" 16+

14.11.2016

Театральные люди делятся на два типа, или, если угодно на две группировки. Первая - это люди, в театре работающие, и вторая - в театр ходящие. Есть ещё и третья - насильно в театр вытащенные - и таких гораздо больше, чем первых и вторых вместе взятых.
Вера Павловна проснулась рано, выгуляла собаку, сделала зарядку, приготовила завтрак, разбудила мужа и детей, всех накормила, проводила, нанесла маску на лицо и вновь легла спать, поскольку рабочий день Веры Павловны начинался в лучшем случае с трёх, а заканчивался около одиннадцати вечера, и график этот с графиком обычных людей никак не совпадал. Все дело было в том, что Вера Павловна работала ведущей актрисой в областном театре, вернее "служила" театру. Служила она там долго, счастливо (не так счастливо, как её собака служила ей, но все же). Героинь Вера Павловна играла в основном гордых, трагедийных, с небанальной и трудной судьбой, и выглядела она в этот момент соответственно. Высокая - и ещё более высоко вздымающаяся в момент волнения - грудь, властный взгляд и гордо откинутая слегка в сторону голова (наиболее удачный ракурс, выработанный эмпирическим путём). Итак, Вера Павловна легла спать.
Примерно в это же время поднялась с постели Алевтина Юрьевна, живущая в частном секторе на окраине города, работающая кондуктором в троллейбусном парке и имеющая совершенно необязательную, но столь желанную корову, небольшой огород и мужа, которому на работе на юбилей подарили билеты в театр, который Алевтина Юрьевна была вынуждена сегодняшним вечером посетить. Затея эта Алевтина Юрьевне была не по душе с самого начала, она любила сиживать перед телевизором и смотреть доступные её пониманию "Дом 2" или "Давай поженимся", но супружеский долг надо было хоть в какой нибудь форме, но отдавать, классический отмаз с головной болью не прокатывал совершенно, (тем более что этот козырь был уже много раз использован и надо было приберечь его для более нужных случаев) поэтому речь об отказе даже не шла. В люди Алевтина Юрьевна выходила редко, в основном она выходила на похороны, в огород или к корове, и приблизительно в одинаковой одежде, подходящей ко всем трём вышеупомянутым случаям, а вот в чем пойти в театр, новоиспеченная театралка не знала. Открыв полированную дверцу шкафа, привезённого ещё из ГДР, Алевтина Юрьевна призадумалась. В грязь лицом ударять не хотелось и, вдохнув вылетевшую из шкафа сытую моль, Алевтина Юрьевна извлекла из его недр ярко-зеленое, с золотой цепью (взамен пояса) в блестках платье, с глубоким вырезом на груди, задрапированным узорным красным гипюром, с оранжево-пышными, отдающими в красноту рукавами-буф, как у Пьеро, и идущую в комплекте розовую чалму на голову. По поводу чалмы у Алевтины Юрьевны уверенности не было, поскольку всю ночь она проворочалась без сна с бигудями под косынкой, и скрывать созданную с таким трудом образовавшуюся красоту под тюрбаном не хотелось. Но подобранный с таким изяществом и тонким вкусом неизвестным тамбовским дизайнером выходной ансамбль нарушать было нельзя, поэтому, скрепя сердце, Алевтина Юрьевна нацепила ярко-розовый бутон и довершила сложившийся образ коричневыми (нуждающиеся в чистке и новых набойках) сапогами. Билеты мужу достались козЫрные: партер, первый ряд посредине, и, по прибытию в театр, гордо качнув сложнозаплетенным тюрбаном такой яркой расцветки, что можно было сжечь сетчатку глаз, Алевтина Юрьевна опустилась в неудобное кресло. Справа сидел надоевший муж, слева какая-то дурно пахнущая тётка с биноклем, и Алевтина Юрьевна ощутила первый приступ злости на супруга, который выдернул её из уютного мирка, в котором Алевтина Юрьевна не жужжа просуществовала последние двадцать пять лет и очень этим обстоятельством была довольна. Тем временем медленно погас свет и тихо шурша, мягко разошёлся красный бархат занавеса; Алевтина Юрьевна увидела гордо восседающую на высоком стуле в центре сцены Веру Павловну. Не обратить внимание на Веру Павловну было сложно, поскольку волнительно дышать и высоко приподнимать этим самым волнением грудь она начала ещё до раскрытия кулис. Весь зал уставился на периодически вздымающуюся на стуле Веру Павловну, и Алевтина Юрьевна, скосив глаза на мужа, была неприятно удивлена, обнаружив, что он с нескрываемым вожделением смотрит на Веру Павловну, и не просто с вожделением, а прям таки с открытым ртом смотрит. Тем временем Вера Павловна, привыкшая к подобного рода на неё реакции, повела обнаженными плечами и скользнув с поволокой взглядом по первому ряду партера, на секунду задержалась этим взглядом на счастливце муже и ещё раз презрительно посмотрев на розовый бутон Алевтина Юрьевны, усмехнулась и начала словесно и с выражением страдать по тексту написанной Островским пьесы. Возмущённая поведением мужа и явной насмешкой над розовой чалмой, Алевтина Юрьевна с завистью смотрела на пышногрудую (благодаря поролону и костяному корсету) и эффектную (благодаря гримерам и ящику с красками) Веру Павловну, и ощутила второй приступ злости, а потом сразу (ещё раз посмотрев на поролоновую грудь) третий, по ассоциации вспомнив, что не подоила корову. Вера Павловна, в свою очередь, моментально невзлюбила Алевтину Юрьевну, лишь только заприметила её чалму в зрительном зале. Ещё раз стрельнув глазами в не принадлежавшего ей мужа, Вера Павловна затянулась бутафорской папиросой и, выдохнув дым в сторону кипящей от злобы Алевтины Юрьевны, с подвыванием запела. Алевтина Юрьевна смотрела на сцену, но ничего не видела. Красный туман ревности застилал ей глаза, и, решив наказать развратницу за недостойное поведение, Алевтина Юрьевна стала обдумывать способы навредить наглой разукрашенной кукле. Решение пришло почти мгновенно. Вспомнив нужный выпуск телепередачи "Пусть говорят", посвящённый нелегкой актерской судьбе, Алевтина Юрьевна решила воспользоваться этой подсказкой и принялась натужно и с надрывом изображать первый и последний в своей жизни приступ астмы. Вера Павловна, вынужденная петь и играть трагедию, с ненавистью смотрела на кашляющую в первом ряду Алевтину Юрьевну и суетящегося подле неё взволнованного мужа. В перерывах между своими репликами, Вера Павловна придумывала у себя в голове различные способы умерщвления простуженной любительницы искусства. Внезапно её осенило, что кашляла и сморкалась театралка только в момент её, Веры Павловны, реплик. Сначала она решила, что ей это просто показалось, но как только она открыла рот и попыталась начать свою фразу, как отвратительно одетая несносная тётка зашлась в таком приступе чахотки, что Вера Павловна даже испугалась увидеть выкашлянные лёгкие. Сплюнув напоследок в платок, мнимая больная скомкала его и глядя прямо в глаза Вере Павловне, нарочито театральным жестом, позаимствованным (ещё одна шпаргалка) при просмотре "Дома-2", бросила платок на пол. От полного непонимания ситуации и осознания, что это непонимание никогда не пройдёт, Вера Павловна на какую-то секунду забыла кого она играет и в каком спектакле сегодня участвует. Она попыталась вспомнить свои реплики, и уже почти вспомнила и открыла рот, как вдруг в возникшей паузе и полной тишине Алевтина Юрьевна звонко расстегнула молнию на сумочке и, позвенев ключами, подняла глаза на уставившуюся на неё в негодовании Веру Павловну и медленно и многозначительно вытянула вперёд руку, немного помедлив, с мстительным прищуром растопырила пальцы. Вера Павловна с ужасом увидела лежащую на этой растопыренной пятерне шоколадку. Откинувшись на спинку кресла, Алевтина Юрьевна, глядя прямо в глаза "персонажу с тяжелой судьбой", стала разворачивать завёрнутую в подарочный целлофан шоколадку. Хруст раздираемой подарочной обертки и фольги эхом отразился от театралов и обычных зрителей и, многократно умноженный, устремился на сцену, где белая от бешенства, подергиваясь и подмигивая нервным тиком стояла "персонаж тяжелой судьбы", позабыв про эмпирическим путём выработанную позитуру.
Рыдающую и отказывающуюся выходить на сцену Веру Павловну успокаивали в антракте всем составом "Бесприданницы". Были брошены все силы, комплименты и коньяк - и только после вливаний рекомендованного врачами лекарства и пачки (найденной у монтировщиков) успокоительных препаратов Вера Павловна смогла найти в себе силы и вышла на подмостки. Подрагивая правым веком и опираясь на партнёров, поддерживающих её под руки со всех сторон, она приняла проверенную позу и пьяно засмеялась в партер. Избитый кондуктором (и по совместительству женой) в антракте счастливец муж на сцену боле не смотрел, а сидел, послушно держа лицо кверху (чтобы перестала течь кровь). Но Алевтина Юрьевна остановиться уже не могла. Полузгав на первом ряду партера семечки и сплевывая шелуху в сторону находящейся на грани нервного срыва Веры Павловны (чтобы держать ситуацию под контролем), Алевтина Юрьевна, дождавшись начала её финального монолога нажала на контакт "Зая " на стареньком смартфоне покорного (теперь) мужа, и театр огласила громкая и радостная трель телефона Алевтины Юрьевны.
Вера Павловна никогда, ни разу в своей жизни за всю свою службу театру не спускалась со сцены ко зрителям во время представления, поскольку считала что это ниже достоинства артиста, своего рода консумация, но тут она решила нарушить правила. Продолжая говорить трагический монолог, она, отшвырнув пытавшихся ей помешать коллег по цеху, спустилась по боковому проходу в зрительский зал и, подойдя вплотную к Алевтина Юрьевне (купившей Вере Павловне специально в антракте две гвоздички с целью последующего их вручения), со всей пьяной дури влепила последней пощечину, настолько звонкую и сильную, что Алевтина Юрьевна (после выписки из больницы) проверяя зубы языком, с одной стороны многих не досчиталась.
Разнимать дерущихся дам не торопились, уж больно зрелищной и яркой по напору и страсти (правда не в контексте постановки) была представленная в партере мизансцена. После такого эмоционального взрыва продолжать скучный спектакль уже не имело смысла, дали занавес, и когда стихли бурные овации восхищенных зрителей, главных действующих лиц (Веру Павловну - в поролоновом лифчике, и Алевтину Юрьевну - в нарядном тюрбане) развезли по разным медицинским учреждениям.
Вернувшуюся через неделю после наркологии и нервного срыва Веру Павловну театр встретил цветами и строгим выговором; выписанную из травматологии Алевтину Юрьевну корова как лизала при встрече языком, так и продолжала лизать; жизнь вновь погрустнела и пошла своим чередом, и только покорноизбитый счастливец муж бредил душными ночами на узком диване по театральным боям без правил по мотивам пьесы "Бесприданница".