Андрей был очень востребованным музыкантом. Он играл на саксофоне так, что у слушающих его женщин возникали настолько срамные мысли, что они потом боялись смотреть мужьям в глаза. Андрей был высок, красив, сыт и упитан. Последнее обстоятельство его несколько расстраивало, и поборовшись - мысленно - сам с собой, Андрей твёрдо решил, что когда-нибудь он сядет на диету. Он бы и дальше откладывал это на потом, но внезапно поступившее предложение об участии в благотворительном правительственном концерте Андрея обрадовало несказанно, так как обещалась мощная рекламная поддержка и телевидение, за эфир на котором Андрей был готов продать душу. Были расклеены плакаты и напечатаны программки, где чуть не лопнувший от гордости Андрей увидел своё имя стоящим между горячими и холодными закусками. Все это буйство красок, буженины и музыки должно было происходить в самом модном ресторане Москвы, в начале июля, когда столица плавилась от жары.

Итак, откладывать на потом преображение было нельзя - (телевидение !!!!!) - и поэтому, проштудировав нужную литературу и получив кучу советов от женской половины оркестра, заканчивавшиеся словами, что он и "так прекрасен", Андрей решился. Кефир он любил, и провести десяток дней своей молодой жизни только на нем одном его даже обрадовало. Позвякивая стеклянными бутылками с белой целительной жидкостью, приобретённой в дорогущем магазине, Андрей шагнул на первую ступеньку, ведущую к славе.

И вот настал великий день. Похудевший и прокефиренный, Андрей в белом смокинге, красивый, как герой-любовник золотой эры Голливуда, сжимая в руках инструмент, взволновано облизывая губы, дожидался своего выхода. Его прошибла дрожь, когда он услышал своё имя. Глубоко вздохнув, Андрей шагнул на сцену. Женщины зашелестели платьями, устраиваясь поудобнее, и замерли в предвкушении. Светящийся, как пасхальный кролик, Андрей с достоинством кивнул дирижёру и эротично послюнявил мундштук саксофона. По залу пробежал вздох. Маэстро взмахнул палочкой, и Андрей с силой дунул в золотой, с отливом, дорогой инструмент. В ту же секунду, вместе с чарующей мелодией, полившейся из золотого горла саксофона, в белоснежные брюки Андрея полился и кефир, с утра пытавшийся вырваться на волю.

Легко пройдя сквозь ослабленные недельной диетой мышцы и минуя хлопчатобумажные преграды, кефир рванулся вперёд. Чувство, испытанное Андреем, не смогла бы передать даже музыка Вагнера. Благоухая, как туалет на вокзале, Андрей стремительно терял белизну штанов, самообладание и жидкие килограммы. Оставалась слабая надежда, что сей выплеск остался незамеченным, но слезящиеся глаза и зажатые руками носы первых столиков безжалостно разбивали хрупкие надежды в прах. Пока задние ряды, плохо видевшие происходящее на сцене, вертели головами в поисках невидимых бомжей, Андрей медленно умирал. Не такого прямого эфира он ожидал. Он стал пятиться назад и упёрся в дирижера, который, пытаясь унять совершенно неконтролируемый смех, судорожно и не в такт тряс палочкой. Внезапно внутри Андрея что-то сломалось. Его охватила злость. Он понимал, что ситуацию уже не исправить, положение его безнадежно, и больше, чем он уже потерял, потерять он уже не может. И в ту же секунду в нем родилась такая свобода, что Андрей, закрыв глаза, заиграл, как не играл до этого никогда, ни на одном концерте, ни на одном сольном выступлении. Стоя на сцене, не обращая более внимание на беспрерывный кефирный поток, Андрей непристойно ласкал саксофон, прижимал его к телу, гладил губами, извлекая из его медного горла невероятные по красоте звуки. Сакс плакал, кричал и пел. Андрея била дрожь, по его щекам текли слезы, правой ногой он держал ритм, шлепая лакированным ботинком по желтой кефирной лужице. Первый раз в жизни Андрей испытал столь сильное чувство. В его голове вспыхивали радуги, рассыпались красочным калейдоскопом и острыми блестящими осколками кололи тело. Стоя в ослепительном луче света, захваченный безумной эйфорией, музыкант, казалось, был один во вселенной. Только он и музыка.

И когда пафосней стало некуда, кто-то постучал его по плечу и гнусаво произнёс: "Ну хватит уже, молодой человек, ушли все, заканчивай дуделку свою". Андрей открыл глаза. Калейдоскоп развалился на куски, и он увидел абсолютно пустой зал. Перевернутые стулья и опрокинутые в спешке столы и кресла; сорванная занавеска, наглядно демонстрировавшая чью-то тщетную попытку открыть нарисованное на стене окно; на разбитых тарелках ещё дымились окурки; по всему полу поблескивали осколки и лужицы шампанского. Андрей оглянулся. Сзади никого не было. Не было дирижера, не было оркестра, вообще никого не было, кроме мужичка в противогазе, который настойчиво подталкивал Андрея к пожарному выходу.

Через неделю в квартире Андрея раздался звонок. Похудевший (ранее) и поседевший (семь суток назад) Андрей взял телефон. "Андрей Владимыч?" - приятным баритоном осведомилась трубка. "Я слушаю," - ожидая каких угодно новостей, кроме хороших дрогнувшим голосом ответил Андрей. "Вас беспокоят из гм... Ну, скажем, некоего государственного учреждения," - Андрей моментально вспотел, - "Вы готовы уделить нам несколько минут?" "Я... Вы понимаете, это произошло случайно... Я не думал... Это не моя вина! Просто... Кефир... Я......." "Нет, нет, не надо оправдываться!" - перебила трубка, - "Мы вам звоним, чтобы выразить восхищение вашей работой." "Правда????" - искренне изумился Андрей. "Истинно говорю вам!" - немного по-церковному прозвучал ответ, и Андрей услышал звук, как если бы пальцем ударили по лбу, - "И мы просим вас выступить на митинге против коррупции через неделю, гонорар..." - Андрей затаил дыхание - "двадцать тысяч в очень твёрдой валюте, но если спросят, скажите, что договорились на двадцать пять, ну вы же понимаете." Андрей прекрасно понял, о чем говорит собеседник, и молча кивнул. "Я рад что мы поняли друг друга," - Андрей во второй раз кивнул в трубку, - "Можете начинать готовиться". "Готовиться?" - непонимающе переспросил Андрей. "Ну да, сколько вам нужно времени? Кефир мы оплачиваем, недели вам же хватит? Нужно разогнать митинг, вы выступаете сразу, как только слово берет Навальный. Наши люди за вами заедут, чтобы раньше времени не расплескать... И да, саксофон можете не брать."